Е. Ройзман― Здравствуйте.
С. Крючков― Ну что, чем наша страна нас на неделе порадовала? Что можно назвать ключевыми событиями, на которые упал ваш взгляд?
Е. Ройзман― На мой взгляд, номер один – это, конечно, коронавирус, потому что волна идет очень серьезная, люди вокруг заболевают, люди умирают, больницы забиты, очереди из скорых помощей стоять. И в то же время мы видим картинку, как пир во время чумы: люди просто не отражают, что происходит, никто не хочет беречься. Очень сильное движение против вакцинации. И меня очень огорчило, что Россия вышла на первое место по отрицанию вакцинирования. Ну, за нами уже идут несколько африканских стран.
Можно, конечно, долго говорить, с чем это связано. Но когда лидер одной из партий, у которого 5 высших образований, по его словам… Я-то считаю, что уже 3 высших образования – это уже такие необратимые последствия, а 5 высших образований – это наповал. И он заявляет, что они хотят устроить автопробег из Владивостока против принудительной вакцинации. Но «принудительная» – слово спекулятивное. Это, конечно, перед выборами. То есть это в принципе против вакцинации. И видят, что повестка востребована. Но то, что это незрелость такая абсолютно пожилого человека – это одна история. Но это натуральное вредительство, когда страна пытается хоть что-то сделать, хоть как-то спасти ситуацию.
Представь себе, когда у нас идут заголовки такие, что Европу захлестнула волна коронавируса, для примера, во Франции было 5 смертей, в Италии – 3 смерти, в Германии – 2, в Нидерландах – 1. В это время в России – 790. Ну, просто вот для сравнения. Ситуация реально очень тяжелая. И мне кажется, вот так мешать стране, мешать людям, сбивать их…
Для меня на этом фоне очень красиво выступил отец Тихон Шевкунов. Он человек авторитетный в православных кругах. Он призвал всю свою паству и говорит: «Я беру ответственность. Надо вакцинироваться. Это спасение. Набор беречь себя и своих близких». Поступок вызывает уважение.
Но еще красивее поступил простой мужик из города Невинномысска, директор кладбища, который встал на фоне кладбища и говорит: «Посмотрите, как выросло кладбище. Это смерти ковида. Поэтому вакцинируйтесь».
С. Крючков― Жень, ну а вот вы с чем связываете то, что мы впереди планеты всей по числу людей, которые не хотят прививаться? Потому что вот это исследование, на которое вы указываете, в Nature Medicine, оно говорит, что нет зависимости от уровня образования, и даже гендерные какие-то у нас есть предпочтения: мужики вакцинируются вдвое чаще, чем женщины; воздерживающихся женщин в этом смысле больше.
Е. Ройзман― Я знаете что думаю, здесь очень много можно причин: и общее неверие власти, и вера в космический разум, в астрологов, в карты Таро и в прочую фигню. Все тут вместе. Но я думаю, здесь есть один очень серьезный момент. Здесь пропаганда очень долго поливала собственно вакцинирование на Западе. Они рассказывали, какие побочные там ситуации бывают с «Пфайзером», с «Модерной», с «АстраЗенекой». Это делали сладострастно, на всех каналах, очень активно, очень убедительно. Ну а кто там будет разбирать? Все же звучало в телевизоре: «Вот вакцинация – это ужасно. Посмотрите, там люди умирают». Естественно, это переносится и на свою ситуацию.
И второй очень важный момент. Жизнь человеческая не стоит ничего. Ну просто такое отношение к жизни. Знаете, у нас когда тут крестный ход проводили на пике пандемии, один активист православный сказал: «Нам православным: чем хуже, тем лучше». Ну, тоже как-то звучит. И это, видимо, присутствует. Но я думаю, что наплевательское отношение к чужой жизни… А на фоне того, что свою-то не жалко, дак чужую, видимо, тем более не жалко. Думаю, что вот это все в комплексе.
С. Крючков― Вот так дела. Собственно, этот автопробег побежит уже скоро, они его анонсировали?
Е. Ройзман― Вообще, как только политики начинают идти на поводу у своих избирателей, то есть они не ведут избирателей, они идут у них на поводу, это очень похоже на лозунги Жириновского: «Всем всё всегда». Ну, типа, каждому физкультурнику – по физкультурнице и все, что отсюда следует. Но, на самом деле, когда страна в беде, когда по 750 человек в день умирает, и в это время взять и против вакцинирования какую-то акцию сделать на уровне партии – это, конечно, просто откровенно незрелый, подлый и вредительский поступок.
Слушай, у меня в свое время был такой роман со «Справедливой Россией». Недолгий, но такой яркий. Я здесь создавал местное отделение, я стоял у истоков создания этой партии. Потому что в те годы приняли закон, что по одномандатным округам избираться нельзя. Запретили избираться по одномандатным округам. Просто обнулили одномандатников. Я бы избирался у себя в округе. Мне эта работа понятна. Я здесь родился и вырос. Ну и получилось так – надо искать партию. Ну и вот ничего такого не было. Вот «Справедливая Россия» вроде ничего плохого не сделала.
А мне Юля Латынина звонит и говорит: «Ройзман, ты что, в «Справедливую Россию» пошел?» Я говорю: «Юль, ну слушай, они хотя бы ничего плохого не сделали». Она мне говорит: «Ты понимаешь, они точно такие же, как «Единая Россия», но кроме этого они еще клоуны и неудачники». И вот понимаешь, Юля все-таки умная.
Е.Ройзман: Довести страну до такого состояния за 20 лет правления, чтобы 110 евро решали вопрос. О чем говорить?
С. Крючков― Слушайте, избирательная кампания у нас, в принципе, поперла? Потому что есть ощущение, что как-то все это на тормозах сходит и не попадает в паблик.
Е. Ройзман― Вы абсолютно правы. У «Единой России» в среднем где-то рейтинг в районе 28%. Я не уверен, что так. Ну, они так говорят. Им этого хватает. 3-дневное голосование, отсутствие наблюдателей, отсутствие видеотрансляции – им этого хватает. Я просто вижу, что происходит в регионах. Они абсолютно спокойны. Они уже точно знают, что ни выиграли эти выборы. Единственное, что хоть как-то может им смешать карты – это, конечно, «умное голосование».
Всё, они ощущают, они понимают, что выборы выиграли. У них вся наружная реклама, вся реклама в СМИ вялая. Они тему выборов особо не педалируют вообще. То есть, по сути, – профессионалы понимают, что я сейчас скажу, – сушат явку. Их задача – чтобы народ на выборы не пошел. Они своих точно приведут за 3 дня. Они свое сделают. Единственное, еще раз говорю, может как-то «умное голосование» смешать им карты. Больше ничего.
С. Крючков― А там в Питере чудесная история. В округе, где идет Вишневский Борис, выдвинулось еще два кандидата, которые специально сменили фамилию на Вишневский для того, чтобы эту лавочку провести, чтоб просвистела эта история.
Е. Ройзман― Слушайте, если они еще специально сменили фамилию, то есть это, конечно, надо же так не дорожить своими предками, своими отцами, чтобы вот взять и ради такой мелкой пакости и подлости сменить свою собственную фамилию, которая тебе досталась от отцов и дедов. Но я хочу сказать, что это такой конский абсолютно прием, его знают все политтехнологи. И даже самые подлые политтехнологи пользоваться этим стесняются, потому что это неловко среди политтехнологов.
Я попадал в такую ситуацию. У меня тут нашли девочку, которую звали Женя Ройзман, и уговаривали ее выставиться одновременно со мной на выборы. Но люди в таких ситуациях смотрят по-другому. Какой-то мулипусечный процент, возможно, откусят. Но Бориса Вишневского слишком хорошо в Питере знают, он там работает. Я думаю, что ему будет где-то посложнее, больше активности, больше внимания, больше вложений в кампанию. Но я думаю, что он справится.
С. Крючков― Еще одна новость была на неделе. В «РБК» проанализировали статистику росстатовскую и пришли к выбору, что на фоне пандемии на 60% возросло количество наркопотребления.
Е. Ройзман― Нет, там немножечко не так.
С. Крючков― Запутался немножко.
Е. Ройзман― Там не наркопотребление – смертность от употребления наркотиков. То есть там скакнула где-то с 4 с чем-то тысяч до 7. Официальная статистика. Я в этих цифрах еще не разобрался. Потому что, на самом деле, существует две реальных цифры. Первую цифру дает БСМА (Бюро судебно-медицинской экспертизы). Они дают смерти от передозировок – непосредственно упоролся и умер. А есть смертность от употребления наркотиков – она, как правило, раз в 10 выше. Туда входит очень много: и гепатит, ВИЧ и все что угодно, все что связано с наркотиками. Но даже укололся в гаражах, замерз – это тоже.
Поэтому я с цифрами не разбирался. Но вот этот рост смертей – я думаю, что это смерти непосредственно от употребления. И я думаю, что сколько-то, может быть, связан с пандемией, а сколько-то связан с бездействием правоохранительных органов, потому что правоохранительные органы стали более политизированы, они больше работают по каким-то политическим заказам, их силы оттянуты на совершенно другие вещи. Я думаю, что стали меньше смотреть и меньше работать. Я так думаю. Но сразу говоря, я еще не разбирался. Но по моей работе, у меня очень много народу идет по наркотикам, по торговле наркотиками, по закладкам.
И я уже говорил об этом и скажу еще раз. Очень много настенной такой рекламы, граффити. Даже не собственно наркотиков рекламы, а появляется очень много рекламы наркоторговли: предложение работы, 24/7, 120 к в неделю, 100 к в неделю. И одна из основных площадок – это, конечно, Вконтакте. И вербуют молодых до 16 лет. Это очень серьезная опасность. С этим, в принципе, бороться можно. Но я не вижу, как с этим борются.
С. Крючков― Кстати, вот эта настенная история, когда на домах пишут вот эти номера телефонов. Граффити побыстрее у нас как-то закрашивают. Власти не реагируют на это абсолютно.
Е. Ройзман― Смотрите, мы это делали много лет частным образом – закрашивали. Самые разные у нас бывали ситуации. Но еще раз говорю, самое опасное – это втягивание в интернет-наркоторговлю молодых. Но она в конце концов все равно становится контактной. Закладки-то приходится делать. Их сажают. Жизнь закладчика очень короткая. На 3-й, на 4-й, через неделю закрывают, ну через 2 недели. Месяц максимально может продержаться закладчик.
Причем по ним не надо обязательно какие-то сложные схемы выстраивать. Они каждый думает, что они самые умные, что они нашли самые укромные места. Вот там, где они просчитали, нашли самые укромные места, там дежурят даже не опера – ДПСники, ППСники. Они просто знают, что они выедут и сейчас поймают закладчиков. И вот их молотят, молотят, сажают, сажают. Они новых подтягивают.
С. Крючков― А контингент – это молодые, прям совсем пацаны?
Е. Ройзман― Молодые. Но, знаешь, всегда первый признак наркоторговца – это человек, чьи амбиции опережают его возможности. Это вот первый признак наркоторговца. Хотят быстрых денег. У меня ситуация была. Толковый парень вернулся из армии. 19 лет. В интернете наткнулся. Ну и решил сделать себе наживу. Там-то малолетки, а он-то умный, жизнь видел. Его посадили, по-моему, на второй или на третий раз, на третью закладку. 9 лет получил. То есть такого много. Можно, конечно, пожалеть. А с другой стороны, кто-то поднял эту закладку, употребил и умер или инвалидом стал. Сколько угодно.
С. Крючков― История с нежелательными организациями у нас тут зашагала. «Команда 29» вчера объявила о самороспуске. Евгений, слышите?
Е. Ройзман― Я слышу. У меня просто Дима Муратов звонит одновременно на этот телефон.
С. Крючков― Востребованы.
Е. Ройзман― Да. Слышно меня?
С. Крючков― Да, да, да. Нежелательные организации. Начал шуровать этот закон, причем по полной. И по золотым, собственно говоря, фигурам-то бьет. Ваше мнение.
Е. Ройзман― Смотри, на самом деле, насколько я знаю, «Команда 29» – очень сильная команда. И они брались за самые сложные дела, причем дела против ФСБ. Они брались за дела, которые по госизмене, всякие сложные ситуации. И они этого не боялись. И там собраны очень сильные юристы. Удар-то по ним нанесли, когда они сказали, что они будут защищать ФБК (организация признана российскими властями иноагентом).
Е.Ройзман: Любой министр здравоохранения удавится, только чтобы не закупать «Золгенсма», это удар по бюджету
С. Крючков― Мы должны сказать, что признанный российскими властями экстремистской организацией и самоликвидировавшийся тоже, к сожалению.
Е. Ройзман― Но я хочу сказать, «Команда 29» официально объявили, то есть официально их не будет. Но есть такое понятие «на нет и суда нет». Их нет, но они в то же время есть. То есть каждого человека из них запретить не могут, из жизни вычеркнуть не могут. Эти люди сдаваться не собираются. И все равно они как-то будут противостоять этому режиму.
С. Крючков― Там еще по журналистам прошлись. Издание «Проект», «Открытые медиа», в частном порядке ряд журналистов признали.
Е. Ройзман― Да, поляну зачищают. И я разговаривал с редакторами серьезных СМИ последних независимых. Никто ничему не удивится. Все ко всему готовы. Все понимают, что от этой власти какого добра ждать нечего. И поляну будут зачищать. И вполне возможно, что это последние такие времена. Но все равно, сколько времени отпущено – надо стоять на ногах, надо говорить правду.
С. Крючков― Полгода без Навального. Штрафы выплатил, слышал, – козу продали.
Е. Ройзман― Слушай, на самом деле, про Навального надо помнить, надо говорить, потому что это настоящий гражданин России, боец, который просто показал пример, рисковал своей жизнью и свободой и стоит на своем. И для многих людей это такой ориентир серьезный. И я Навального считаю товарищем своим и конечно буду поддерживать, потому что он очень достойно себя ведет. Но вернемся еще к этому.
Завтра у Андрея Пивоварова в Краснодаре. Если кто-то будет в Краснодаре, имейте в виду, что Андрея имеет смысл поддержать. Человек вообще сидит не за что. Он сидит за пост в Фейсбуке, который выставил не он. Причем пост абсолютно безобидный. Но он просто так сидит за то, что он достаточно активный как политик. Причем Пивоваров от многих отличался тем, что он умел разговаривать и договариваться. Ну и просто хороший парень. Несправедливо совершенно.
Я знаешь что хотел сказать серьезное… Вот всех всколыхнула история. Валерия Башкирова, девчонка-блондинка 18-летняя, ехала на машине и сбила семью, трех детей, двое из которых умерли. Ситуация чудовищная для любого сколько-то мало-мальски опытного водителя. Это маркер для любого человека, который за рулем вообще находился. Как только перед пешеходным переходом тормозит какая-то машина, не думай вообще ни о чем, просто тормози. Вот только увидел, что в другом ряду машина начинает тормозить – тормози, потому что сейчас из-за нее выйдут люди. То есть это знает каждый водитель.
Но, судя по всему, – это считается уже доказанным, – девчонка сидела в телефоне. Такое бывает. Залипает. Открыла, глянула краем глаза Инстаграм, что-то заинтересовало или переписывалась. Такое бывает. Два ребенка погибли. Семья искалечена, семья разрушена. Ей дадут приличный срок, потому что, во-первых, она это заслужила, как бы ее там жалко ни было. Но детей этих гораздо жальче.
И я хочу сказать одну очень серьезную вещь. Вот я просто публично. Я занимался автоспортом. Я мастер спорта. Я был в свое время чемпионом России. Я очень много лет провел за рулем. Я даю слова, что никогда в жизни за рулем, не остановившись, я не открою ни один телефон и не возьму ни одну трубку. Для меня эта ситуация – последняя капля. Для меня это принципиально. Кто меня слышит, просто имейте в виду: я даю слово, что никогда в жизни я не посмотрю в телефон за рулем. Просто принципиально. Потому что вот мне пример и вот мне последнее предупреждение, как, думаю, любому нормальному человеку. Не стоят детские жизни никаких твоих переписок и никаких твоих переговоров, тем более соцсетей.
С. Крючков― Абсолютно. Женя, а слышали, что сейчас по новостям прошло, что изменили ей меру пресечения? Сначала посадили под домашний арест, а сейчас в СИЗО отправили.
Е. Ройзман― Да, сегодня арестовали.
С. Крючков― На ваш взгляд, вот этот месяц, сколько следствие будет идти, может быть, стоило ей дома-то побыть?
Е. Ройзман― Я ничего не могу сказать по этой ситуации. Да, преступление невынужденное. Но преступление жесточайшее, резонанс такой. У людей вот такая ненависть. Ну просто ехала молодая девчонка и убила двух детей просто потому, что занималась чем-то своим. Машина – это средство повышенной опасности. Об этом надо помнить, знать. Я не берусь судить, не берусь говорить. Но вот для себя я сделал вывод. Я даю слово публично, что я никогда в жизни не возьму телефон за рулем. Вот просто принципиально.
С. Крючков― Как автомобилист присоединяюсь. Россия в огне. Якутия полыхает, Карелия полыхает. И как-то невидно этому конца и края.
Е. Ройзман― Там еще Ладожские шхеры. Воробьева очень сильно переживала, потому что Ладога, там реликтовые места. В Карелии уже лесов-то толком не осталось – вырубили все. Это какие-то остатки горят. Это, на самом деле, большая проблема. И я скажу, что зачастую у муниципалитетов просто нет никаких денег тушить. Ну не заложены эти деньги. Просто их действительно бывает, что нет. Не ресурса. В Якутии самолетов не хватает. Там площади гигантские горят. То есть весь мир видит, как горит Якутия.
Вообще, в таких ситуациях, конечно, объявляют сбор волонтеров со всего мира. Куча народу, которые готовы помогать в таких ситуациях. Но это надо говорить: «Люди, приезжайте, кто хочет. Давайте попытаемся спасти».
С. Крючков― По тем же шхерам Воробьева пишет, что, дескать, людей хватает, ресурса нет – не хватает бензина, прогорают рукава пожарные и прочее-прочее.
Е. Ройзман― Помнишь, в 2010 году было движение такое «Верните рынду»? Мы в свое время с Лизой Глинкой такой сбор людей объявили. Мы здесь работали полтора месяца, выводили всех своих реабилитантов, с парнями тушили сами пожары, потому что огонь подходил к торфяникам, к городу. Там аэропорт «Кольцово» собирались закрывать. А когда у нас загорелся «Денежкин Камень», Лиза отправила бензопилы, одежду, еще что-то. И вот в 2010 году люди включились все.
Но тогда было гораздо больше общественных организаций, возможностей. Тогда же так не душили частную инициативу, как сейчас. Понимаешь, вот вся эта политика сегодняшняя в стране, направленная на удавление активных людей, она отсекает от общественной жизни, от жизни страны наиболее активных и продвинутых. Люди отходят на обочину и говорят: «Ну вы ж хотели порулить. Ну давайте рулите, тушите сами».
С. Крючков― Политика политикой, но ведь ситуация-то аховая. Могли бы хоть раз пренебречь этим принципом и сказать: «Ребята, давайте соберемся. Помогите».
Е. Ройзман― Смотри, на самом деле, вот здесь могут партии подхватить, хотя бы в преддверии выборов просто выехать на тушение огня. Но ты помнишь, как тогда был Гаттаров и Бурматов, когда их поймали на том, что это постановочные кадры, что они тушили не по-настоящему. Но, вообще, пожар – это касается нас всех. И конечно включаться надо всем. Воробьева обратилась. И мы там сколько могли помогли. Но если кто-то координирует эту работу, выйдите на меня, посмотрим, что можно помочь.
С. Крючков― Но пока партии антиваксерские пробеги устраивают. Кстати, на «Медузе» – СМИ, иноагентом признанное в Российской Федерации, – видел историю: Ирина Кравцова про Бердск пишет. Женщина воспитывала ребенка с ДЦП. 62 года. Ребенка до 39 лет тянула, тянула. Не выдержала. Говорит: «Все, больше тянуть не могу». И оба свели счет с жизнью. Такая вот история.
Е.Ройзман: Мое право – выходить мирно и без оружия. Но тем не менее 65 тысяч общих штрафов надо платить
Е. Ройзман― Слушай, давай-ка я скажу сразу, пока успею. Мы проанализировали, что у нас по медицине 45% обращений – это дети с ДЦП, реабилитация. Реабилитации по ДЦП нет. Реально бесплатного по ДЦП, чтобы что-то помогало, нет ничего вообще. И люди обращаются. 45% медицинских обращений – это дети с ДЦП (просят реабилитацию), 8% по аутистам, 15% – дети СМА (со всей страны обращаются за помощью), 10% – онкобольные, 8% – наркотики, алкоголизм, ну и 14% – общие медицинские вопросы. Вот приблизительно такая статистика. Больше всего по ДЦП. Причем с этими детьми надо работать, пока они молочные. Их можно вытаскивать. ФРГ вытаскивает 94%, Япония – 95%. А у нас не получается.
С. Крючков― Поговорим об этом. Это «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Вернемся в эту студию после новостей.
НОВОСТИ / РЕКЛАМА
С. Крючков― Это «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Сегодня веду его я, Станислав Крючков. Вернее, ассистирую нашему ведущему, нашему главному действующему лицу. О личном приеме, о том, с чем приходили сегодня, на минувшей неделе, да и в целом что зацепило, что сердце заставило биться тревожно и чем удалось помочь.
Е. Ройзман― Стас, слушай, на самом деле, прием у нас в пятницу официальный. Все к нему привыкли. Но у нас идет вал обращений. И я уже говорил, очень много пошло обращений от пенсионеров – просят просто продуктов. То есть у людей не хватает денег купить продуктов. Вот за последние пару недель это тема номер один. Ну, разные ситуации.
Семья пришла. Парень – узбек, а жена его – киргизка. Разговаривают между собой на русском. Трое детей. Причем старший ребенок (9 лет) – более-менее, а средняя девочка (3,5 года) – проблемная, требуется реабилитация. А маленькая девочка Камиля… Знаешь, я когда ее увидел, думал, что это маленький Джеки Чан. Вообще один в один. И понимаешь, хорошая маленькая девочка, очень веселая, прикольная, 2 года. Просто не может ходить. Сначала думали, что ДЦП. Диагноз ДЦП не подтверждается. Они люди такие, ползать научили. Она ползает изо всей силы, веселится, довольная. Но требуется реабилитация. То есть реабилитация – это отдельная история. Будем смотреть, чем помочь.
А у них нет жилья. И они купили себе садовый домик. Ну, картонный такой садовый домик. И они говорят: «Мы готовы жить там. Будем жить». А мужик – строитель. Он говорит: «Мы справимся. Но нам немножко стройматериалов. И, конечно, нам надо скважину». Ну вот мы сейчас занимаемся. Вот мы сейчас занимаемся. Будем им помогать.
У нас пришла женщина одновременно. С мужем прожили вдвоем душа в душу 56 лет. Но последние 4 года у него была онкология тяжелая. А онкология – это сегодня история настолько затратная. Притом что принято считать, что все, что касается рака, все в одних условиях, все бесплатно. Ничего подобного. Все, что приносит какой-то эффект – везде нужны деньги, то есть возить, перевозить, лекарства. Она взяла кредит 250 тысяч. Причем она стесняется об этом говорить: «Понимаете, у меня пенсия-то огромная». Я говорю: «Ну сколько огромная?» Она говорит: «17 тысяч». Ну, так-то да, огромная, конечно. Тут полно народу, у которых 9 тысяч.
И она говорит: «Понимаете, муж умер, похоронила. Сама болею. И мне надо этот кредит закрывать. Я его гашу как могу этот кредит. Но у меня 39 тысяч набежало за коммуналку». Ну и тоже будем смотреть, как помочь. Безвыходная совершенно ситуация у человека.
И еще тут обратилась Тамара Александровна (ей под 70): «Я попала в ситуацию. У меня дом 1935 года постройки. Рамы уже все сгнили. Зимой холодной. Я уже боюсь прихода зимы. Мне бы хоть одно окно поменять, вот именно одно окно в комнате поменять». Ну, тоже посмотрим, как сделать.
Е.Ройзман: «Команды 29» официально не будет. Но есть понятие «на нет и суда нет». Их нет, но они в то же время есть
А у меня тут случилась небольшая оказия. Мне надо было выплачивать штрафы – 65 тысяч рублей. Штрафы – это выходы на митинги за Навального. Я ни о чем не жалею. Я, правда, не понимаю, за что меня оштрафовали. Я ничего плохого не сделал. То есть это мое право, которое дано мне от рождения как гражданину России – выходить мирно и без оружия. То есть никто не имеет права мне это запретить. Но тем не менее штрафы. 65 тысяч общих штрафов надо платить.
Денег у меня нет. Платить надо до 25-го числа. Ну а мне тут недавно принесли две работы знаменитого кузнеца Лысякова. Он очень сильный художник. Все старые работы – 70-х годов. Одна – портрет Букашкина (Народный дворник России). Знаменитый Букашкин. Его многие знают. Это автор афоризма: «Ну до чего же хорошо: и жизнь прожил, и жив еще».
С. Крючков― Класс.
Е. Ройзман― Портрет Букашкина и портрет козы. А Лысюков – он кузнец, он из крестьян в прошлой жизни. И принесли мне эти две картины. Я их купил. Я чувствую, что уже всё. Одна картину я купил специально подарить в Музей Наива – в Екатеринбурге это один из лучших музеев наива и вообще в стране. И он в мире заметный. А вторую картинку думал себе оставить.
Ну и вот тут поджало. Делать нечего. Говорю: «Кто хочет, можете купить картинку». Ну, за 65 тысяч. И мне за короткое время накидали кучу денег. Я говорю: «Все, стоп, стоп, стоп». И люди пишут: «Женя, оставь картинку. Пусть она тоже в Музей Наива уйдет». Ну и все. Я пригласил директора музея, отдал ему обе картинки. Заплатил штраф и у меня осталось 180 тысяч рублей. И я сейчас 180 тысяч рублей понемножку некоторым людям помогу, чтобы по-целевому, чтобы точно что-то сделать и что-то получилось.
С. Крючков― Кстати, тут пойдут скоро школьники. Новость сегодня была про то, что канцелярские принадлежности скаканут. Наверняка и им придется как-то. Это поменьше проблема, но тем не менее.
Е. Ройзман― Смотри, на самом деле, сейчас собрать ребенка в школу – это большие деньги. Потому что форму в одном магазине покупают (ты без нее сейчас не денешься никуда), канцелярии много требуется. Вот эти 10 тысяч обещанных семьям с детьми – я хочу сказать, что это абсолютно предвыборная история. Ну и надо понимать, что такое 10 тысяч – это 110 евро, наверное.
С. Крючков― Примерно так, да.
Е. Ройзман― 115 евро это будет. То есть это предвыборная совершенно история. Это такая подачка перед выборами, как-то задобрить. Может, кто-то еще за «Единую Россию» проголосует. Эти деньги вопросов не решают. Но, с другой стороны, есть люди, для которых 10 тысяч – это будет какое-то решение проблем. Цены будут повышаться на все. Здесь не должно быть иллюзий. И с осени будет повышение цен. И особенно это начнется после выборов. К этому просто надо быть готовым и понимать. Это вот такие механизмы.
Но я хочу сказать другое. Как только возникнут идеи, как только кто-то попытается осуществить вот эти идеи сдержать цены, регулировать цены, вот как только кто-то возьмется за регулирование цен и за сдерживание, сразу же появится дефицит, и снизится качество.
С. Крючков― Но было ж такое у нас с подсолнечником, с сахаром буквально. Но это какое-то короткое время. А сегодня там нарисовался Турчак из «Единой России», который говорит, что в течение 2 недель нужно ситуацию взять под контроль. Но возьмут теперь, наверное, быстро.
Е. Ройзман― Цены физически не удерживаются. Ценам скомандовать «на месте стой, раз-два» не получится. Там совершенно иные механизмы включаются.
Но интересно в истории. Очень такой яркий пример. Екатерина II когда пришла к власти, резко скакнули цены на хлеб. А в Россия всегда много хлеба шло на экспорт. И она очень жестко сразу экспорт хлеба остановила полностью и тем самым снизила цены. Остановила экспорт – цены на хлеб внутри России упали.
Потом был интересный момент. Подорожала соль. А что такое соль? Это был единственный природный консервант. Если нет соли, значит не могут делать никаких запасов. Плюс начинается дизентерия и так далее. То есть правительство меры по соли принимало очень серьезные. И сумели уронить цены на соль. Но дотациями, то есть участвовали непосредственно. А такое, что ходить и каждому говорить, что не торгуйте по такой-то цене, а торгуйте по такой, сразу приводит к дефициту, а дефицит приводит к снижению качества и потом к повышению цен. Но это 1 класс 2-я четверть.
С. Крючков― Будем смотреть. Тут нас возвращают из чата к тому, о чем говорили на новостях про СМА и про ДЦП. Тут пикет проходил у здания Минздрава. 19-летний Даниил Максимов со спинальной мышечной атрофией вышел на пикет к Минздраву, чтобы добиться от государства закупки «Рисдиплама». И, собственно, плакат у него гласил: «Мы тоже хотим жить». И 4 человека к нему присоединились с таким же диагнозом. Тема держится, а государство как-то топчется. Есть такое впечатление?
Е. Ройзман― Я понимаю проблему, потому что на уровне регионов такие лекарства… Про «Золгенсма» я уже не говорю. Любой министр здравоохранения удавится, но вот только чтобы не пришлось закупать «Золгенсма», потому что это удар такой по бюджету Минздравов, даже по таким бюджетам мощным, как Свердловской области, по Москве. А по какой-нибудь Курганской, Омской области, им «Спинразу» закупить на 40 млн – это они вышибают половину, условно говоря, своего бюджета. И конечно они сопротивляются и не выписывают.
Регионы бедны. То есть ситуация в Москве вообще не отражает ситуацию в регионах. И когда люди по медицине из регионов приезжают в Москву, у них ощущение, что они попали на летающую тарелку. По СМА держат в эфире постоянно.
А последняя ситуация у нас возникла такая серьезная. Два института – Институт Шумакова и Склиф – занимаются пересадкой легких. И вдруг выяснилось, что в Склифе нет раствора, в котором перевозят донорские органы. Этот раствор не зарегистрирован в России, и каждый раз возникают проблемы. «Перфодекс Плюс». Если Институт Шумакова как-то решает, то Склиф решить не может.
Очередь больше 100 человек. Четверо человек в очереди на трансплантацию легких уже умерли. И просто сейчас ситуация такая. У многих вопросы идут на дни. И просто Минздрав не может согласовать. Представляешь, Беларусь зарегистрировала это лекарство в 2019 году, а Россия не может до сих пор. И куча народу, которые в подвешенном состоянии ждут трансплантацию легких. И не может наш Минздрав решить.
А у нас-то вопрос по Склифу. Там Вероника Соковнина. Уже Дима Муратов об этой ситуации рассказывал. Уже полстраны знает, все руководители. Нет возможности. Пытаемся человека спасти. А за ней еще 100 человек очередь. Вот такая история.
С. Крючков― А вот по СМА большая бухгалтерия? Понятно, что дорогущее лекарство, что колоссальные цифры называются. Но ведь число болеющих ограничено, оно не столь велико для такой великой страны, какой мы себя называем.
Е. Ройзман― Я тебе скажу, сейчас 70 где-то сборов по 150 млн. Вопрос, в общем-то, решаемый.
Е.Ройзман: Единственное, что хоть как-то может смешать карты «Единой России» – «умное голосование»
С. Крючков― Решаемый. Кто еще приходил? Что говорили люди?
Е. Ройзман― Я скажу так, в основном идут бедолаги. Но у нас сейчас просто завал звонков по ковиду. Ковид изменился. Я сегодня разговаривал с главврачами ковидных отделений. Ковид очень изменился. Когда человеку делают первое КТ и у него 10-12% поражение легких, то через 3 дня у него может быть до 90% поражение легких. То есть значительно быстрее развивается. Смертей стало не просто больше, а гораздо больше. Умирают гораздо быстрее и умирает уже больше молодых. Больницы забиты. Все врачи, именно врачи, которые работают, они говорят: «Маски. Дистанция. Прививайтесь. Берегите себя».
И у нас просто обвал звонков по ковиду. Причем семьями высаживаются, не знают, что делать. Скорая едет сейчас порядка 3 суток, потому что просто не хватает. И их винить в этом невозможно. Они с ног сбились. И врачи работают на износ. И все, кто против прививок, их надо водить на экскурсию в красную зону, чтоб они посмотрели, как это выглядит. Люди от ковила умирают страшно и умирают тяжело. Это выхаркивают легкие, это кровь идет, это вдохнуть не могут, легкие жжет. То есть это чудовищная такая картина. И это надо понимать.
И вакцинироваться – это проще простого. Причем, знаешь, это Россия. В России культура вакцинации – 250 лет, четверть тысячелетия. Но она была успешной по той причине, что в России первые лица всегда вакцинировались первыми и публично. Это с Екатерины заложена традиция: привилась от оспы сама, привила своего сына. Только после этого привились все придворные, ну и пошло дальше.
С. Крючков― Вроде как сделали они это худо-бедно, потихонечку, но тем не менее. Кстати, сегодня еще был такой сигнал, что стало не хватать медицинского кислорода для ИВЛ. Есть такие сигналы?
Е. Ройзман― Проблема огромная, на самом деле. Главы регионов те, которые умеют разговаривать, они все выходят на переговоры с военными и договариваются, чтобы военные поделились кислородом. Но, насколько я знаю, уже к международному сообществу стали обращаться. Да, не хватает кислорода. Не хватает кислорода, потому что люди дышат и нужно постоянно.
С. Крючков― Задают вопрос. Да, каждый за свою жизнь так или иначе переживает. У нас, как вы говорите, чуть в меньшей степени ценность этой жизни, может быть. Но тем не менее. Дмитрий Мезенцев: «Евгений Вадимович, чем вы тогда объясните, что многие граждане по-прежнему, несмотря на эти цифры ужасающие и по заболеваемости, и по смертности, ходят без масок в магазинах, в транспорте и прочих закрытых помещениях? Ну сколько уже можно?»
Е. Ройзман― Слушай, у нас страна такая. У нас принято заплывать за буйки, переходить улицу на красный сигнал светофора. И вот такое отношение. Как люди могут беречь других людей, когда они не готовы беречь сами себя и своих близких? То есть это надо воспитывать. Это первые лица должны показывать пример. Первое лицо во время пандемии не имеет права появляться в кадре без маски. Просто не имеет права. Если ты требуешь от других, начни с себя. Ну это аксиома. Это не надо доказывать. Мы наблюдаем совершенно обратное. Ну и понятно, что это лицемерие задевает всех и расхолаживает всех.
С. Крючков― Спрашивают про мурманскую эту историю с принудительной госпитализацией Виолетты Грудиной. Что думаете?
Е. Ройзман― Слушай, совершенно дикая история. Я из прошлой жизни, я из Советского Союза. И я знаю, что такое карательная психиатрия. И всегда было страшно, что вернется карательная психиатрия. Но она вернулась. Вот тот же шаман Габышев. Ну кто такой шаман Габышев? Его в микроскоп невидно этого простого парня. Но реально его закрыли в психушку. Я не знаю, что там с ним делают. Может, препараты новые на нем испытывают. Но мысли не было, что может быть просто карательная медицина и просто любого человека… У нее тест отрицательный. Ее с отрицательным тестом закрывают. Это сравнивать не с чем. Это натуральный такой Третий рейх.
Но самый яркий такой для меня пример – это история с отцом Ивана Жданова, который сейчас сидит в Архангельске. Пожилой человек, который не совершил никакого преступления. Его даже придумать невозможно. Сидит в Архангельске. На суды его надо возить в Нарьян-Мар. Там только самолет. Пожилой человек, который прошел этапами через полстраны. И он откровенно заложник. И все понимают, что он заложник. И те, кто его взяли, понимают, что все понимают.
И ты знаешь, самый яркий пример для меня – Третий рейх. Там ненавидели Ремарка, ну просто ненавидели. Но он сумел от них уйти. Так они взяли его сестру и казнили. И они сказали: «Ремарк ускользнул, но ты-то никуда не денешься». И вот эти вещи, вот эти параллели с Третьим рейхом – их становится все больше и больше.
С. Крючков― Подтверждают вашу мысль о том, что лечение в Москве и за ее пределами в регионах (в частности ХМАО, не самый бедный российский регион упоминают) – это небо и земля. И действительно так.
Е. Ройзман― Слушай, короткую такую интересную историю расскажу. Я, на самом деле, историк-исследователь. То есть я занимаюсь 18 веком, горнозаводским Уралом: старообрядчеством горнозаводского Урала, культурой, искусством. Я в свое время создал первый в России частный Музей Иконы. Это серьезный музей. Это, по сути, маленький НИИ (научно-исследовательский институт) со своими возможностями, с гигантским архивом, с большой библиотекой. И я время от времени погружаюсь в работу научную. Ну вот я сейчас пишу большую книгу обзорную «200 лет уральского иконописания».
И сижу себе тихонечко работаю. И представляешь, я когда работаю, какие-то звонки: «Евгений Вадимович, вот вам звонят из Чебоксар. Просим прокомментировать». Или еще что-то. И я сижу окруженный древними иконами, в книгах зарылся. И для меня вот эти звонки… У меня такое ощущение, что я откуда-то из космоса на это все смотрю. И так мне неохота никуда спускаться. И я понимаю, что то, чем я занимаюсь, в 100 млн раз важнее.
И вот сижу я в своем этом мире погруженный. И вдруг звонок и голос плачущий: «Женя, помоги». Я слышу – голос знакомый. Я говорю: «Кто это?» А он говорит: «Ну ты меня же помнишь. Это я». И я вдруг вспомнил. Это у нас в фонде «Город без наркотиков» был первый реабилитант, которого показали по телевизору на всю страну. Он лежал у нас вот здесь у Игоря Варова в подвале с наручником к батарее пристегнутый. Первый человек, который у нас был.
Е.Ройзман: Мы видим картинку, как пир во время чумы: люди просто не отражают, что происходит, никто не хочет беречься
И он мне звонит и говорит: «Помоги. Я запил». А он не кололся. Он с первого раза соскочил. Ну понятно, что это стоило титанических усилий. Потом занимался спортом, закончил институт, женился, двое детей. Вообще успешный. И вот что-то произошло. Он говорит: «Я пью 2 месяца без остановки. Я уже не могу. Помоги. Спаси».
И я сижу в музее и вдруг понимаю, что вот это важно; все, чем я сейчас занимался до этой секунды – это неважно, а вот это в сто раз важнее. Вот понимаешь, просто ясное такое ощущение. Но понятно, что все решили, договорились. Сейчас заберем, поможем, приведем в чувства. Вот такая вот интересная история. Я вот первый раз ее рассказываю. Это вот то, что я пережил случайно совершенно за несколько минут.
С. Крючков― Сетуют по поводу 10 тысяч. Говорят, что для многих эти 10 тысяч решают. Ну конечно решают.
Е. Ройзман― Послушай, да. Но довести страну до такого состояния за 20 с лишним лет правления, чтобы 110-115 евро решали твой вопрос… Ну, сам понимаешь. Ну о чем говорить?
С. Крючков― Для многих мясо становится экзотикой после третьего ребенка. Сегодня опять такую новость статистическую видел. Морковь, бананы… За бананы я, кстати, сразу стал опасаться, когда Путин о них заговорил, когда задали ему этот вопрос. Но тем не менее. Еще придется нам возвращаться, видимо, к этой теме.
Кстати, по поводу вот этого замещения: с одной стороны – наркотиков алкоголем, а с другой стороны – алкоголя наркотиками. Вот есть люди, которые в завязке находятся по поводу алкоголя, но как-то расслабляются не легкоте. Что им сказать? Есть просто у меня семейная такая история.
Е. Ройзман― Когда говорят: «Вот там есть легкие наркотики. Это все лучше, чем водка. Лучше курить, чем водку пить»… Понимаешь проблема в чем, что в масштабах страны появление наркотиков водку же не отменяет, не начинают ее меньше пить от этого. Просто появляется еще какое-нибудь новое дерьмо.