Труд и новая индустриализация Что значит труд сегодня? Сегодня в российском обществе понятие «труд» как созидательная деятельность во многом утратило своё значение. Всё меньше труд ассоциируется в сознании людей и с самореализацией. В итоге труд утрачивает смысл как творчество, создание нового, преображение мира вокруг себя, превращаясь в ненавистную рутину. Это происходит, в частности, ещё и потому, что работники чаще всего отчуждены от результата своего труда, они не чувствуют и не видят никакого результата своей деятельности — поскольку очень большое число россиян не занято в непосредственном производстве чего‑либо, а так или иначе встроено в цепочки перепродажи импортных товаров. Активное развитие собственной промышленности и сельского хозяйства способно решить не только вопросы экономического роста и дать людям полноценные рабочие места, но и включить ресурс осознанного труда и понимания своей роли в общем деле, «соработничества» с обществом и государством. Однако сегодня всё чаще можно встретить точку зрения, что в связи с принципиальными изменениями в социуме, вызванными, главным образом, влиянием информационных технологий, постриндустриализма и глобализации, характер трудовой деятельности человека радикально меняется, что человеческий труд всё менее будет связан с индустриальной сферой, как технически, так и психологически. Одним словом, что позитивная связь труда и индустриального развития, когда именно промышленность является основным поставщиком рабочих мест, осталась в XX веке. А сейчас большая часть населения будет занята, в основном, в сфере услуг либо окажется в ситуации выживания с нестабильными временными заработками. И уже в обозримом будущем даже занятых в третьем секторе серьёзно потеснят достижения цифровизации и роботизации. Эти тенденции особенно заметны в России, живущей всё постсоветское время в условиях деиндустриализации. Тренды и реальность постиндустриального труда Деиндустриализацию сегодня модно считать не проблемой, а якобы естественной для развитых стран ситуацией, поскольку эти страны перешли к постиндустриальному укладу. Постиндустриализм предполагает, что на современном этапе развития материальное производство не является чем‑то важным, а основу экономики развитых стран должны составлять услуги, информационные сервисы, освоение виртуальных пространств. Но эта теория — родная сестра аналогичной идеи финансового капитализма, в котором капиталы увеличиваются без всякой связи с реальной экономикой, за счёт спекулятивных и манипулятивных операций на финансовых рынках. А всё это в целом возможно только в мире глобализации. Но тут‑то и кроется подвох. Ведь в странах, где ведущим сегментом экономики является «третий сектор», сфера информации, услуг, управления, знаний и инноваций, сокращение производства отнюдь не означало сокращение потребления. Просто промышленность выводилась в другие регионы мира, что типично для глобализированной экономики. Теоретически страна может и на все 100% сосредоточиться исключительно на производстве интеллектуального и сервисного продукта (и пресловутой «цифры»), но её граждане по‑прежнему нуждаются в одежде, предметах быта, автомобилях и прочих материальных ценностях. Сейчас большая часть материального производства из развитых стран переместилась на мировую периферию. В результате миграции промышленных производств в государства третьего мира западные страны медленно, но верно теряют свой производственный потенциал и число граждан, занятых в реальном секторе, а развивающиеся страны тем временем индустриализируются. При этом теряют они не только физические ресурсы производства — заводы и станки, но и квалифицированных специалистов — инженеров и рабочих, поскольку их навыки становятся не нужны. Сторонники глобализации считают такую потерю инженернопромышленного трудового ресурса нормальной. Пусть переквалифицируются, идут в ту же сферу услуг. Займутся интеллектуальным, творческим трудом, будут производить знания. Но в случае с Россией эта заведомо ложная идея оказалась вдвойне деструктивна. Если осознанный переход к постиндустриальной экономике самых развитых зарубежных стран ещё объясним тем, что они являлись главными бенефициарами глобализации (хотя сегодня и они столкнулись с негативными последствиями такого выбора), то разрушение и деградация промышленного потенциала России произошли исключительно в ущерб собственной стране. Население России вовсе не попало в результате в прекрасный постиндустриальный мир услуг и сервисов. Часто в красивых рассказах о «преодолении индустриализма» постиндустриальная эпоха предстаёт в привлекательном образе — с большой долей интеллектуальной добавленной стоимости, соответственно, творческого труда и работников, чей главный капитал — знания, с растущим значением сектора услуг, с большей кастомизацией и вниманием к потребителю. Но в российской реальности вместо расширения сегмента дизайнеров, программистов и консультантов, что обещают теории о «креативном классе», мы видим только рост числа низкооплачиваемых курьеров, охранников и продавцов в торговых центрах, труд которых в обозримой перспективе будет автоматизирован, а люди — сокращены за ненадобностью. Общество и промышленные профессии: сложность или примитивизация? Именно в сфере труда сегодня чётко прослеживаются негативные последствия постиндустриализма для стран, так к нему стремившихся. «Эмиграция» производств означает, что исчезает класс квалифицированных рабочих, инженеров и технических специалистов, который исторически составлял в развитых странах важную часть среднего класса. Люди, занятые в промышленном производстве, — это часть культуры страны и народа, понимаемой в широком смысле. И потеря таких специальностей — это не только ущерб для экономического многообразия, это ущерб для общества, которое утрачивает свою сложность, для технической культуры. Когда, с одной стороны, на производстве всё больше функций выполняет автоматика, а с другой стороны — масса примитивных операций отдаётся на аутсорсинг сторонним исполнителям, зачастую мигрантам — дешёвой рабсиле, то распадается такая важная общность, как коллектив предприятия, где все — от руководителя до инженера и до уборщицы — чувствуют свой вклад в результат, в появление продуктов производства. В условиях, когда промышленное производство не считается самоценным, а критерием его выживаемости становится лишь голая финансовая эффективность, неминуема текучка кадров, смена как персонала нижнего уровня, так и руководства, что приводит к отчуждению, а господствующим отношением ставится безразличие. Предприятие воспринимает персонал как легко заменяемый ресурс, аналогичным образом работники относятся к предприятию. Утрачиваются традиции многолетней работы на одном предприятии, а они исключительно важны — ведь именно в этом случае возможен полноценный институт наставничества, передачи опыта. И восстановить всё это в одночасье не получится. Пандемия коронавируса и закрытие границ, разрыв мировых цепочек поставок показали, как легко с экономикой сервисов, утратившей реальные производства, оказаться без самого необходимого, если не производишь это сам на своей территории, а ещё хуже — утратил даже и навыки, как это делается. Кроме того, промышленный сектор является сферой, где можно обеспечить чёткое соблюдение трудовых прав, чёткое планирование рабочего времени. Сегодня и промышленные предприятия с недобросовестными владельцами зачастую пытаются уменьшить объём социальных обязательств перед работниками, но всё же отсутствие оплачиваемых отпусков и больничных, простые процедуры увольнения и вообще работа не по ТК, перевод работников на временные трудовые договоры и даже в форме ИП, гонорарная оплата за труд и т.п. массово характерны не для промышленных предприятий, а для малого и среднего частного бизнеса. При этом некоторые «продвинутые» российские предприятия научились обходить соблюдение предусмотренных ТК обязательств перед работниками через механизм аутстаффинга, когда людей нанимает на работу одно предприятие, а фактически они выходят на работу на другом, не имея к нему юридически никакого отношения. Аутстаффинг — лишь один из признаков так называемой прекаризации труда россиян, то есть размывания схем взаимодействия работника и работодателя, гарантировавших работнику соблюдение его базовых трудовых прав. На Западе о прекаризации общества говорится давно, и относят к классу «прекариев» фактически всех, кто не имеет постоянной занятости и стабильного дохода, трудового контракта и социальных гарантий, обеспеченных работодателем и государством, а говоря просто, «перебивается» нестабильными заработками. Термин «прекариат» введён Пьером Бурдье и происходит от английского слова precarious, которое означает «неустойчивый, ненадёжный, угрожающий». Деиндустриализации России в пользу спекулятивного финансового капитализма, как и в других странах, неизбежно повлекла за собой прекаризацию населения, которая полным ходом продолжается и сегодня. Прекариат вместо креативного класса 2000‑е годы, с высокими ценами на нефть, создали на некоторое время для достаточно большого числа россиян иллюзию успешной жизни, несмотря на деиндустриализацию. Особенно это касалось как раз тех, кто занят в секторе нематериальных услуг — торговля, менеджмент, финансы, информационные технологии, креативные проекты в сфере отдыха и развлечений. По всей России миллионы людей оказались на офисной работе, с доходами, вполне позволявшими считать себя средним классом. Поток нефтяных денег маскировал ущербную структуру экономики, которая сложилась в России, а рост благосостояния на фоне ещё не забывшихся 90‑х, казалось бы, не давал поводов думать, что что‑то идёт не так. Но все, кто был способен видеть картину экономики в целом, даже тогда предупреждали — пузырь нефтяных цен не вечен. И они не ошиблись. Сегодня мы видим, как падает уровень жизни именно тех, кто относит себя к среднему классу и занят нематериальным «офисным» трудом. Представители пресловутого «креативного класса», о которых ещё недавно говорили как о движущей силе постиндустриальной экономики, — не только теряют доходы, но и оказываются в условиях нестабильной занятости, работы от проекта к проекту без каких бы то ни было социальных гарантий. Всё это очень напоминает уже давно наблюдаемый тренд в западных странах — «сжимание» прослойки среднего класса, безработицу и постоянно сокращающиеся возможности для постоянной занятости даже у хорошо образованной молодёжи, уменьшение социальных гарантий и защиты труда вследствие «уберизации» — то есть схемы труда, в которой нет постоянного трудового контракта, чётких прав и регламентации рабочего времени. Эксперты в сфере труда и занятости считают, что сегодня можно говорить о том, что в России сформировался новый трудовой класс — прекариат. Согласно определению члена-корреспондента РАН Жана Тощенко, а