Александр Гущин – доцент Российского государственного гуманитарного университета.
***
— Александр Владимирович, во время недавней встречи Путина с Байденом и сразу после неё было много разговоров о том, что главная тема этой встречи – Китай. Что Байден попытается как-то повлиять на позицию России относительно Китая, главного соперника США. Изменить некие балансы или даже поссорить Россию с Китаем. Какие, по-вашему, для этого у американцев есть возможности? Могут они сыграть на российско-китайских противоречиях?
- Действительно, встреча Президента России В.Путина и Президента США Д.Байдена в Женеве рассматривается многими экспертами и аналитиками — и вполне справедливо — через призму отношений с Китаем, хотя это далеко не единственный аспект переговоров. Очевидно, что с приходом новой американской администрации курс в отношении КНР остается довольно жестким, свидетельством чего стали, в частности, итоги американо-китайской встречи на Аляске. Несмотря на то, что в Демократической партии есть разные силы, выражающие различные позиции по отношению к Пекину, в целом можно констатировать, и последние действия США тому подтверждение, что Китай становится ключевым противником США в сфере экономики и в военной области, что, конечно, не может не быть фактором и в отношениях Москвы и Вашингтона. Тем не менее, говорить о каком-то расколе в отношениях Пекина и Москвы под влиянием Вашингтона, конечно, не приходится, и этому есть несколько причин.
Во-первых, если посмотреть на ситуацию в российско-американских отношениях, отношениях России и коллективного Запада в целом, то можно сказать, что сохраняется большой комплекс разногласий. Конечно, нужно отметить, что отношения, к примеру, России и Франции и России и Британии, которая стремится сегодня играть все более активную антироссийскую роль в Причерноморье и Восточной Европе, далеко не одно и тоже – Запад не един, и вообще понятие коллективного Запада в последнее время становится в известной мере более условным, чем ранее. Но, тем не менее, система отношений России и Запада по-прежнему подвергнута целому ряду рисков, а, главным образом, взаимному недоверию. Это проявляется в попытках влияния Запада на внутриполитическую ситуацию в ряде постсоветских государств и в самой России, это затрагивает такую сферу как кибербезопасность, расширение военной инфраструктуры НАТО в странах, граничащих с Россией, наконец, перспективы урегулирования украинского кризиса пока тоже не внушает оптимизма.
Конечно, Д.Байден сказал, что минские соглашения остаются в рамках мирного урегулирования и это позитивный сигнал, но это общая фраза, а конкретный смысл ее наполнения с американской стороны пока остается неизвестным. Понятно, что США так или иначе вынуждены признать необходимость минских соглашений как базы мирного урегулирования, но если, что называется, «расшивать» это, то непонятно, в какой степени Вашингтон готов оказать давление на своих украинских партнеров с целью видоизменить их позицию, которая не согласуется с духом и буквой минских соглашений и не направлена на строгое следование им, а напротив нацелена на видоизменение соглашений в ключе, выгодном сугубо Киеву. Конечно, играет роль и фактор Крыма. Совершенно понятно, что в Москве вполне резонно опасаются, что если даже процесс урегулирования вокруг Донбасса сдвинется с мертвой точки, то Крым останется камнем преткновения в отношениях России и Запада, и вопрос для Запада будет стоять не на уровне де-факто признания по образцу, примерно напоминающему отношение к статусу балтийских республик в рамках СССР, а в организации активных действий и провокаций сродни той, которая произошла с эсминцем Defender. В ходе недавней прямой линии В.Путина было отмечено, что операция с эсминцем была увязана с разведывательным полетом американского самолета. О чем это говорит — о том, что американская линия будет где-то посередине между позицией Берлина и Парижа с одной стороны, и Лондона с другой, что даже встреча в Женеве для американцев и тем более британцев вовсе не повод отказываться от в целом конфронтационного курса.
Во-вторых, я бы сказал, что саммит Россия-США стал важным этапом двусторонних отношений, ведь после ухода Трампа и прихода на пост президента Байдена характер отношений все же меняется. Команда в Белом Доме более системная и прогнозируемая, она сама стала инициатором саммита, пока, по крайней мере, отличается опредленным реализмом, и видимо настроена на предсказуемость отношений, что само по себе неплохо. Достигнуты определенные договоренности, начиная от разблокирования работы посольств и заканчивая консультациями по кибербезопасности. Однако, думаю, что потенциал противоречий тоже очень большой, и противоречия эти в большей или меньшей степени будут существовать и далее, и они не в такой мере зависят от персональных или партийных факторов, как это порой кажется. Встреча в Женеве при всем ее позитивном характере, если и дала некоторые надежды на потепление отношений, то только относительные. Скорее это надежда на процесс контролируемой конфронтации.
Россия прошла за последние годы большой путь и путь, на мой взгляд, в целом верный в деле суверенизации своей политики, отказа от попытки встроиться в западную систему на невыгодных для себя условиях и от иллюзий в отношении того места, которые может быть согласовано для Москвы на Западе в рамках новой трансформирующейся системы международных отношений. Конечно, хотелось бы, чтобы этот процесс был более интенсивным, был бы увязан с формированием новых идеологических основ, столь необходимых сегодня России как великой державе, более увязан с новой социальной политикой и преодолением негативных социальных тенденций, с более активным развитием инфраструктуры и производства, импортозамещением, улучшением качества элит и их активной суверенизации, но все же кое-что сделано. А западный мир и прежде всего США, даже при наличии китайской угрозы вряд ли готовы пойти на то, чтобы со своей стороны вести равноправный диалог с признанием того, что можно назвать особой ролью России в ряде регионов мира и в частности на постсоветском пространстве. Да, красные линии Москвы Запад понимает, и события весны этого года на украинском направлении это подтверждают – я имею в виду звонок Д.Байдена В.Путину, сам факт встречи в Женеве, стремление аккуратно высказываться по Украине и т.д. Но, тем не менее, я не вижу ничего такого, что бы Запад готов был сейчас предложить Москве в стратегическом плане, чтобы действительно повлиять на минимизацию системного партнерства с Пекином. Да и вообще даже ставить так вопрос нельзя — для Москвы важно сохранить свободу маневра, полную субъектность и возможность реализации своей евразийской политики, это думаю, безальтернативно, и роль российско-китайских отношений в этом очень важна.
В-третьих, сегодня ситуация вовсе не такая, какая была на рубеже 60-х — 70-х годов прошлого столетия. Тогда степень влияния Китая в мире была все же гораздо меньше, чем сегодня у России, и его заинтересованность в союзничестве с США была высока в преддверии масштабных реформ. Россия же при всех своих проблемах экономического характера, все же продемонстрировала за последние годы, что является действительно мировой державой, прежде всего в военно-политическом отношении, но и в экономическом плане под напором санкций оказалась гораздо более устойчивой, чем казалось многим. Никто не сможет сегодня сказать вслед за президентом Обамой, что экономика России «разорвана в клочья». Более того, стратегически санкционная политика имеет и позитивный эффект, если говорить о долгосрочных трендах, имея в виду перспективы создания импортозамещающих стратегий и проектов. Кроме того, что очень важно, сегодня у Росссии уровень отношений с Пекином гораздо выше, чем тогда, когда дипломатии Никсона-Киссенджера удалось сработать на актуализацию советско-китайских противоречий в условиях открытой конфронтации Москвы и Пекина по территориальному, идеологическому вопросу и т.д.
Конечно, в стратегическом плане в перспективе нельзя исключать и конкуренцию, поэтому задача Москвы придать этим отношениям системную институциональную, в том числе, региональную рамку, обеспечить себе систему балансов в рамках отношений с другими важными центрами притяжения в Евразии, наконец, обратить внимание на более интенсивное развитие Дальнего Востока, обеспечить дальнейшее совершенствование оборонного потенциала страны. Но, тем не менее, наличие огромного китайского рынка, стабильность отношений на политическом уровне, общие подходы к принципам государственного суверенитета, неприятие новых тенденций социокультурного характера идущих с Запада, неприятие попыток влияния направленного на дестабилизацию внутренней ситуации в частности через использование механизмов межэтнических противоречий – все это объединяет Россию и Китай.
– В последние годы российские пропагандисты много раз уже повторили, что для соседей РФ, для её союзников по ЕАЭС, по ОДКБ, наступает некий момент истины. Им придётся определиться – с кем они. С Россией или с Америкой. Но время идёт, а момент истины никак не наступает. Сейчас вот у России опять обострились отношения с НАТО – а что там с моментом истины, например, для Казахстана, для Армении или для Белоруссии? Как этот момент истины может выглядеть?
— Я думаю, что нужно более тонко подходить как к самой проблеме, так и к терминам. Да, есть люди, которые зачастую высказываются не просто неаккуратно, но и не демонстрируя особого знания предмета, и зачастую такие оценки звучат и в СМИ. Но при этом о кризисе многовекторности говорят и многие авторитетные эксперты, международники. Это тоже нужно видеть. Признавая порой маргинальную составляющую некоторых высказываний, следует сказать, что, с другой стороны, назвать пропагандистом сегодня зачастую можно любого человека, который высказывают отличную точку зрения. К примеру, если человек говорит о российской политике в духе более комплиментарном для Москвы или хотя бы рассматривая ее интересы, то его часто называют в некоторых странах пропагандистом. Этот термин сегодня для многих скорее превратился в элемент информационной войны, психологической войны.
Но при этом соглашусь, что уровень знаний о постсоветских процессах, который демонстрируют некоторые, в том числе и часто мелькающие в СМИ эксперты, и их оценки зачастую вызывают удивление. Что же касается самой многовекторности, то думаю, что она видоизменяется. Конечно, о полном отказе от нее говорить нельзя, ведь сам процесс международных отношений построен на балансах. Кроме того, в условиях создания предпосылок новой биполярности в мире, (о ней можно вести отдельную дискуссию), ряд стран объективно будут искать эту систему балансов. Это вовсе не исключает того, что у них могут быть более стратегические и глубокие отношения с той или иной мировой или региональной державой. К примеру, ясно, что сегодня для Республики Беларусь старые подходы к многовекторности не работают, за последнее время элиты в Минске и сама республика прошли большой путь по трансформации восприятия места и роли Беларуси в международных отношениях, усилился потенциал российско-белорусского сотрудничества, но можно ли говорить при этом, что белорусская элита навсегда отказалась от многовекторности как таковой. Сомневаюсь. Да, говорить о той степени равноудаленности и балансирования по многим вопросам уже не приходится, но развитие отношений для Минска с такими странами как Турция, КНР, Азербайджан, Иран очевидно будет в фокусе внимания.
Тем не менее, даже отношения с КНР никак не могут ни заменить, ни даже быть сравнимыми с ролью российского рынка для Беларуси, с важностью политической поддержки из Москвы. К чему я это говорю – к тому, что важно подходить более индивидуально к каждой стране, понимать, что абсолютной многовекторности как и абсолютного отказа от нее нет. К примеру Армения. Можно ли говорить о том, что политика комплиментаризма, которая проводилась еще с 90-х годов, полностью исчерпана? Тоже сомневаюсь. Отношения Армении и Франции, скажем, находятся на очень высоком уровне, но при этом отношения с Россией являются стержневыми, с точки зрения обеспечения безопасности Армении и ее места в будущих процессах создания транспортных коридоров и новой архитектуры безопасности на Южном Кавказе в целом, в то время как Запад не имеет серьезных альтернативных планов по мирному урегулированию. Хотя Ереван и ситуация в регионе в целом и находится в зоне внимания не только Парижа, но и Вашингтона и Лондона. Понятно, что архетипически такой лидер как Пашинян мало сообразуется с тем образом политика который более привычен Москве, но, тем не менее, Москва поздравила его с победой довольно быстро, сегодня именно он пользуется поддержкой большинства армянского общества, и это нельзя не признать. Уместно вспомнить и о том, когда и при ком произошло заключение Ассоциации с ЕС и ряд других моментов, чтобы понять неверность однозначных оценок. В отношении таких ключевых для Центральной Азии стран как Казахстан и Узбекистан, думаю, о конце многовекторности говорить вообще не приходится.
Относительно критики ЕАЭС и ОДКБ — это отдельный большой вопрос, но для меня лично, ЕАЭС при всех его проблемах – это организация со знаком плюс. Понятно, что она не достигла многого из того, что было задумано, хотя надо признать, что и активное информационно-политическое противодействие ей, зачастую обусловлено геополитическим характером и влиянием внерегиональных акторов. Многими в том же Казахстане она воспринимается сегодня как организация, мало что дающая, учитывая сырьевой характер экономики, сложность доступа на рынки, хотя эти проблемы, конечно, тема отдельного большого разговора, но для меня евразийская интеграция безальтернативна,. Нужно повзрослеть, чтобы понять, что если говорить об интеграции как о полноценной в будущем – то такая интеграция — это совместное инвестиционное развитие, развитие инфраструктурных проектов, а не просто торговая интеграция. Подобная интеграция как раз укрепляет суверенитет, социальную систему и экономику, а вовсе не является элементом его ограничения.
Что же касается ОДКБ, понятно, что организация испытывает ряд проблем. К примеру, это отчетливо показали не только события на Южном Кавказе, но и конфликт Кыргызстана и Таджикистана, но, тем не менее, о проблемах ОДКБ было известно давно, но она существует и выполняет ряд задач, в том числе, и антитеррористической направленности, что особенно актуально сегодня в контексте ситуации в Афганистане. Поэтому, конечно, ожидать чего-то сверхъестественного от организации не стоит, она сегодня выполняет ряд важных функций и являясь во многом отражением уровня интеграции и тех проблем геополитических и межгосударственных, которые существуют на постсоветском пространстве.
— Прокомментируйте, пожалуйста, такие рассуждения. На мой взгляд, в некоторых постсоветских странах, например, в Казахстане и в той же самой Белоруссии, существует явление, которое можно условно назвать «вынужденная русофобия». Первым лицам государства приходится считаться с настроениями активной части населения – не большинства, а самой активной части – которая в силу ряда причин настроена прозападно, а значит в какой-то мере антироссийски. И чтобы не отдать эту активную часть населения своим оппонентам, которые пытаются снести режим, лидеры государств вынуждены тоже время от времени играть на русофобском поле, показывать, что они не марионетки Кремля. Выдерживать в целом позицию «и нашим, и вашим». На их месте, наверное, так поступил бы каждый, как считаете?
— Распад СССР повлек за собой всплеск этнических национализмов
, более того, эти тенденции стали проявляться еще в годы позднего Союза, став по мнению многих одной из причин, содействующих распаду. Отвечая на ваш вопрос, и понимая объективность этого националистического фактора в процессе национального строительства, хотелось бы отметить, что национализм в узкоэтническом плане, а с ним как раз тесным образом связана и русофобия, вовсе не является реальной опорой государственности. Сегодня по прошествии тридцати лет с распада СССР можно констатировать, что там, где государственность основана на таких сугубо националистических подходах, где националисты имеют контроль над улицей и оказывают влияние на политику страны, используются различными политическими влиятельными группами в своих интересах, как это, например, происходит в Украине, там нет никакого укрепления государственности. Напротив, подобные тенденции обуславливают зависимость от внешних игроков, укрепление неэффективных политических режимов, маргинализацию стран. Поэтому я категорический противник таких подходов к строительству государственности. Невозможно строить ее в долгосрочной перспективе только на отталкивании и отрицании, и в этом плане совместные интеграционные, инфраструктурные проекты в различных сферах хорошее лекарство.
***